Сирабикуни

1

Снег идет. Мягкий снег. Ветра нет. Просто с неба падает снег. За распахнутыми настежь дверями виден ночной сад. Заросший сад весь погребен под снегом. Освещения - один огонек, пламя зажженной в комнате свечи. Этот огонек выхватывает ночной сад из тьмы.
Белой тьмы. Выпавший снег словно вбирает в себя слабый свет и, превратив его в сияние холодной белой тьмы, распространяет в ночи неверное свечение.
Падает снег, укрывает и засохшие метелки мисканта, и валериану, и кипарис, и гортензии, и кусты леспедеции. И деревья, и травы, буйствовавшие каждая в свой сезон, все они сейчас погребены под снегом.
Вторая половина месяца Симодзуки.
По солнечно-лунному календарю – ноябрь, по солнечному календарю – декабрь.
Утром шел ледяной дождь, но к полудню он превратился в снег с дождем, а к вечеру стал снегом, и только с наступлением ночи наконец-то стал падать хлопьями.
В комнате на татами стоит жаровня, в ней красные угли потрескивают, словно ломаются тоненькие иголочки. По сторонам жаровни сидят двое мужчин. Оба сидят, скрестив ноги. В том, что сидит, оставляя сад по левую руку, с первого взгляда можно узнать воина. Он одет в зимнее «носи», повседневное кимоно из плотной ткани и шаровары – сасинуки. В лице этого человека, которому можно дать лет тридцать пять или около того, есть некая миловидность.
Его высокородие Минамото-но Хиромаса-но Асон.
Напротив Хиромасы - не воин. Даже когда он сидит, по нему видно, как он высок. Глаза карие с синим отливом. Волосы - черные. Кожа – белая. У него такие алые губы, что можно подумать, будто просвечивает кровь, текущая внутри. Очень тонкий нос, и вообще, все лицо напоминает иностранца.
Оммёдзи. Абэ-но Сэймей.
Зима, а Сэймей беззаботно облачен всего лишь в тонкое каригину, так же, как и летом.
И пусть они сидят в комнате, но двери то всегда распахнуты, и из-за этого холодно так же, как и на улице.
Двое пьют саке. Сбоку от жаровни стоит круглый поднос, а на нем валяются несколько опустевших кувшинчиков из под саке. Стоит как следует лишь один кувшинчик. На подносе, кроме того, есть тарелка грубого обжига, а на ней – сушеная рыба. Двое, подливая себе сами, разогревают сушеную рыбу над жаровней и едят ее.
Ветра нет, но двери стоят на распашку. Температура в комнате не отличается от наружной. Двое, лишь изредка обмениваясь словами, подносят к губам саке и смотрят на тихо падающий снег. Когда мягкий снег, снежинка за снежинкой, касается уже лежащего на земле снега, то кажется даже, что слышен тихий, едва слышный шорох.
В этом заснеженном, выглядящим сухим, саду был всего лишь один, все еще цветущий, фиолетовый цветок. Колокольчик. Этот единственный фиолетовый цветок пока еще был виден, все еще не засыпанный окончательно снегом. Но и его цвет, наверное, скоро скроет идущий снег.
- Какой тихий снег…
Это прошептал Хиромаса. Он не отрывал взгляд от заснеженного сада. Похоже было, что слова слетели с его губ просто так, случайно, ни к кому не обращаясь, и тем более не обращаясь к Сэймею.
- Какой легчайший снег… - Сказал Сэймей. И он тоже смотрел в сад.
- А там что виднеется? – Хиромаса спросил о том, на что последние несколько минут глядел не отрываясь, о чем-то фиолетового цвета, видневшемся в снегу. Сеймей, похоже, сразу же понял что то за вещь, о которой спросил Хиромаса. – Не колокольчик ли?
- Да.
- А разве колокольчики все еще цветут до такой поры?
- Получается, что среди множества цветков есть и те, что цветут, – тихо сказал Сэймей.
- Хмм, - кивнул Хиромаса. – Вот оно как.
- Да, вот так.
- Хм.
- Хм.
Они хмыкнули, и снова настала тишина.
Снег тихо падал с неба.
Сэймей протянул руку к сушеной рыбе, и, взяв пальцами, подставил ее огню в жаровне. Рыбу принес Хиромаса. Он прошел в ворота усадьбы Сэймея уже вечером.
- Надо же, ты и правда пришел, Хиромаса… - так сказал вышедший ему на встречу Сэймей.
- Ты ведь позвал меня! – ответил Хиромаса.
- А, ну да, так и есть... – не меняя выражения лица только и ответил Сэймей.
Дело было утром. Хиромаса спал в своей комнате. И вдруг послышался голос:
- Эй, Хиромаса!
От этого голоса Хиромаса проснулся. Однако, открыв глаза, он не мог понять, что же его разбудило. До его слуха доносился мягкий звук дождя. «Наверное, дождь», только и успел подумать Хиромаса, как вдруг, словно подсмотрев его мысли, голос сказал:
- Дождь.
Голос раздавался прямо у изголовья. Хиромаса посмотрел туда, а там сидела кошка и рассматривала Хиромасу. Черная кошка.
- А к вечеру будет снег! - сказала кошка человеческим голосом.
- Сэймей… - прошептал Хиромаса. Ведь голос, который издавала кошка, был похож на голос Абэ-но Сэймея.
- А хорошо бы сегодня, ближе к ночи, выпить по чашечке, глядя на снег… - сказала кошка. Зеленые, блестящие кошачьи глаза смотрели на Хиромасу. – Сакэ я приготовлю, а ты закуски принеси, что ли.
- Ага, - автоматически ответил кошке Хиромаса.
- Хорошо бы сушеной рыбы…
- Понял.
- И еще, кстати, есть одно дело, о котором я бы хотел тебя попросить…
- Что?
- Принеси меч. Хоть длинный, хоть короткий, любой меч «тати», но главное, чтобы это был меч, которым зарубили пятерых – шестерых.
- Что?!
- Есть у тебя? Такой меч?
- Да не то, чтобы нет…
- Тогда прошу. – Сказав так, кошка прыгнула за спину Хиромасе. Хиромаса поскорее обернулся туда, но черной кошки уже нигде не было. Кошка исчезла из запертой комнаты.
Меч, который он принес, так, как ему сказала кошка, лежит сбоку от Хиромасы. Меч, которому довелось убить шесть человек. Убивал не Хиромаса. Отец Хиромасы. Это было десять лет тому назад. Когда нынешний император только-только вступил на трон, в окрестностях столицы бесчинствовала одна банда разбойников. И среди воинов, которых послали усмирить этих разбойников, был отец Хиромасы. Так что те шестеро, которых зарубил этот меч, все были разбойники. Хиромаса не знал, зачем Сэймей ему сказал принести такой меч. Он все собирался спросить, но пока еще не спросил, и только пил саке и любовался заснеженным садом.
Те следы, которые оставил Хиромаса на снегу сада вечером, уже наверняка засыпаны. Вот сколько уже прошло времени. Кроме Хиромасы и Сэймея в просторном доме нет ни души. Как и ночной сад, дом погружен в тишину. Когда Хиромаса приходил в этот дом, ему несколько раз доводилось видеть здесь людей. Но были ли эти люди настоящими людьми, или это были служебные духи – сикидзин – которыми пользуется Сэймей, - этого Хиромасе известно не было. Вполне возможно, что в этом просторном доме человек лишь один – Сэймей, а все остальные – не существа из этого мира, какие-нибудь служебные духи, или мононоке. И даже то, действительно ли этот дом находится на дороге Цутимикадо, на этом самом месте – это тоже Хиромаса переставал понимать, если начинал над этим раздумывать. Бывали минуты, когда он думал, что, может быть, он сам, Хиромаса, единственный человек, который может войти в этот дом.
- Слушай, Сэймей! – сказал Сэймею Хиромаса, глотнув саке.
- Чего? – Сэймей перевел взгляд из сада на Хиромасу.
- Я давно хотел тебя спросить. Ты что же, в этом огромном доме один живешь?
- А если и так, то что же?
- Да я подумал, не грустно ли тебе…
- Грустно?
- Без людей не одиноко ли? - Хиромаса первый раз спросил об этом Сэймея. Вглядевшись в лицо спросившего, Сэймей легонько улыбнулся. Это была первая улыбка Сэймея за сегодняшний день.
- Так как же?
- Ну, может и грустно. Может и одиноко. – Сэймей сказал так, словно речь шла о ком-то другом. – Однако это вовсе не имеет отношения к тому, есть ли в этом доме люди или нет.
- И что?
- Человек – один.
- Один?
- Человек по сути своей таков.
- То есть, человек изначально рожден одиноким?
- Так и есть.
Похоже, Сэймей говорит о том, что по людям он скучает, но это не от того, что он здесь живет один.
- Сэймей! Я не очень понимаю что ты говоришь! – честно признался Хиромаса. – В конце концов, ты – одинок?
- Какое затруднение, - Сэймей криво улыбнулся. Глядя на эту улыбку Сэймея, Хиромаса улыбнулся в ответ.
- А ты чего смеешься, Хиромаса?
- И тебе случается затрудняться, а, Сэймей?
- Случается и затрудняться.
- Хорошо!
- Хорошо?
- Угу, - Хиромаса кивнул и поднес ко рту саке.
Между тем снег все падал на землю, укрывая ее толще и толще.
После недолгого молчания Сэймей произнес тихие, словно снег, падающий с неба, слова:
- Добрый ты, Хиромаса.
- Добрый? Я?
- Да. Я даже немного сожалею.
- О чем?
- О том, что позвал тебя сегодня.
- Что?!
- Честно говоря, сегодня ночью есть одна вещь, которой тебе придется стать свидетелем. И возможно это такая вещь, которую тебе лучше бы не видеть.
- И что же это за вещь? – спросил Хиромаса.
- Как тебе сказать… - Сэймей уставился в глубину сада. Его взгляд обратился к тому фиолетовому цветку колокольчика, что все еще не скрылся под снегом. – Это вещь, подобная тому цветку.
- Колокольчик?
- Угу.
- Колокольчики я знаю, а вот твой пример не очень понимаю.
- Поймешь, когда настанет время.
- К этому имеет отношение меч, который ты велел принести? – Хиромаса протянул руку к мечу, лежавшему сбоку от него.
- А ты принес?
- Да. Да ты лучше ответь! Имеет отношение к мечу?
- Ну, да.
- Не пора ли объяснить, что это такое?
- Поймешь, когда придет.
- Придет?
- Скоро.
- Кто придет? – сказав «кто?», Хиромаса слегка покачал головой, и уточнил - Придет – человек?
- Человек. Но человек, который не человек.
- Что?
- Поймешь, когда придет, – тихо сказал Сэймей.
- Слушай, Сэймей, делать вид, что ничего важного не происходит – твоя дурная привычка. Я сейчас хочу знать!
- Ну, подожди пока, Хиромаса. Разговоры - потом.
- Почему?
- Потому что она пришла, - сказал Сэймей. Поставив чашечку, он медленно повернулся к саду. Хиромаса, вслед за ним, тоже обратил туда свой взгляд. И он увидел: в ночи в заснеженном саду скромно стояла женщина.

2

В снежном сиянии, в белой тьме стояла эта женщина. Одетая в черную монашескую рясу, в черном платке на голове. Издали смотрели на Сэймея и Хиромасу черные влажные глаза. Губы холодные, тонкие.
- Господин Сэймей… - произнесли губы.
- Смогла прийти? – сказал Сэймей.
- Как давно мы не виделись… - сказала эта женщина в одежде монахини. Голос, смягчивший ее губы, был подобен прозрачному, сухому ветру.
- Можешь подняться сюда? – спросил Сэймей.
- Полному скверны хорошо и здесь.
- Не стоит обращать на это внимание. Скверный ли, не скверный - это устанавливают люди. Ко мне это отношения не имеет.
- Здесь… - сказано было тихо, но очень ясно. В черных глазах женщины словно колючка пылал яркий огонек.
- Тогда я подойду, - поднялся Сэймей.
- Не стоит утруждаться.
- Не обращай внимания, - Сэймей вышел на веранду и опустился на одно колено прямо на доски. – Как поживаешь?
- Без перемен, - женщина опустила веки. Потом подняла взгляд. И глядя в эти глаза, Сэймей сказал:
- Сколько лет прошло?
- Тридцать лет.
- Действительно.
- Тогда господин Камо-но Тадаюки…
- Да, это было как раз, когда я только вступил на путь Оммёдо…
- А нынче ночью Вы, господин Сэймей… - в глазах женщины вдруг вспыхнуло синее фосфорицирующее сияние.
- Какая необыкновенная связь…
- И господина Тадаюки уже давно нет среди людей этого мира… - сказала женщина низким, бесконечно печальным голосом. Камо-но Тадаюки – учитель Абэ-но Сэймея. Он был известен как человек, глубоко познавший тайны Оммёдо, и в свое время был выдающимся оммёдзи.
- Выпьешь? – спросил Сэймей у женщины.
- Если Вы, господин Сэймей, изволите порекомендовать… - ответила она.
Сэймей поднялся, взял в руки кувшин и чашечку. Сначала он налил саке из кувшина, что сжимал в правой руке, в чашечку, которую держал в левой. Это саке Сэймей выпил в три глотка. Затем он протянул чашечку, которую только что осушил, и женщина приняла ее кончиками пальцев обеих рук. Саке в чашечку в пальцах женщины налил сам Сэймей.
- Можно ли? – глазами, в которых переливалось синее сияние, женщина смотрела на Сэймея. Сэймей не сказал ни слова, а только улыбнулся и кивнул. Тремя глотками женщина осушила чашечку. Сэймей поставил кувшин на доски веранды, а женщина поставила рядом чашечку. Хиромаса молчал, он просто смотрел на этих двоих.
Взгляд женщины плавно переместился на Хиромасу.
- Минамото-но Хиромаса. Сегодня ночью он нам поможет, – отрекомендованный так Хиромаса ничего не сказал. Женщина глубоко склонила голову перед Хиромасой:
- Простите за отвратительное зрелище, коему Вы будете свидетелем…
А Хиромаса вообще не понимал, что помогать, что вообще ему следует делать. Так и кивнул, ничего не понимая.
- Начнем? – спросил Сэймей.
- Давайте начнем, – ответила женщина. На плечах черного монашеского одеяния женщины скопился белый снег. Плавным движением женщина сбросила черные одежды со своего тела. Осталась абсолютно нагой. Ее кожа была белой до боли. Такого цвета, как белизна снега. И на эту белую кожу оседал снег. Белая кожа, вобравшая в себя цвет тьмы. У ног женщины словно густая тень лежал черный монашеский наряд. На ее полную грудь падал снег, и за тающей снежинкой уже ложилась следующая, и еще, и еще.
Сэймей босыми ногами сошел с веранды на снег.
- Хиромаса, - сказал Сэймей.
- Да!
- Возьми меч и подойди.
- Ладно. – Хиромаса взял меч в левую руку и сошел на снег. Тоже босиком. Возможно от напряжения, но и Хиромаса тоже совершенно не чувствовал холода снега под ногами. Вместе с Сэймеем он встал перед женщиной. Женщина стояла тут же, и на ее теле не было ни единой ниточки. В паху виднелась густая тень.
- Ничего не спрашивать! - так для себя решил Хиромаса. Он стоял, сжав губы.
Женщина выдохнула. Дыхание обратилось в светло-синее пламя и быстро растворилось в ночном воздухе. В глазах женщины усилилось сияние. Ее густые черные волосы спадали немного ниже плеч. В волосах словно бы вспыхивали зеленые искорки. Женщина просто опустилась на снег. В позу лотоса. (http://www.aisf.or.jp/~jaanus/deta/data_image/image_k/kekkafuza3.jpg ) Руки сложены перед грудью. Глаза закрыты.
Сэймей молча сунул правую руку за пазуху и извлек оттуда две длинные острые иглы. Тонкие иглы, тоньше шелковой нити. Хиромаса подавился возгласом, увидев, как Сэймей плавно погрузил одну из двух игл в черные волосы сзади, примерно в то место, где соединяются череп и шея. Игла вошла в шею женщины больше чем на половину.
Дальше – поясница. В нижнюю часть позвоночника Сэймей точно так же вонзил оставшуюся иглу.
- Хиромаса! Вынь меч! – сказал Сэймей.
- Да, - Хиромаса правой рукой вынул меч из ножен. Серебряный клинок бело блеснул в снежной тьме. Ножны он просто бросил на снег. Двумя руками сжал меч.
- Хиромаса! Внутри этой женщины живет демон, – сказал Сэймей. Хиромаса вместо кивка крепче сжал губы. – Демон по имени Када, змей.
- Да.　
- Я сейчас изгоню демона из тела этой женщины. И вот его, когда он полностью выйдет из тела женщины, вот его и заруби своим мечом. Знак я тебе подам, – сказал Сэймей. Хиромаса расставил пошире ноги и занес меч вверх.
- Это «Изгнание змея Када», оно бывает раз в тридцать лет. Не так уж часто увидишь подобное, – сказал Сэймей. Он мягко взял губами кончик той иглы, что была воткнута сзади в шею женщины. И, не вынимая иглы, губами, сжимающими кончик, запел заклинание сю. Правой рукой он сжимал ту иглу, что была воткнута в спину женщины.
Это было такое сю, которое раньше Хиромаса никогда не слышал. Оно было похоже на заклятие на чужеземном языке, которое лилось, смешивая и чередуя в себе высокие звуки и низкие звуки.
Вдруг по телу женщины пробежала судорога. Не размыкая рук она откинулась назад. Глаза по-прежнему закрыты. А на ее лице, мало по малу, словно изнутри, проступало нечто. Гримаса. Гримаса восторга. Такое выражение лица, словно бы всю ее, и душу, и тело наполняла безграничная радость. Или гримаса боли и страдания. Такое выражение лица, словно бы ее тело пожирает некое чудовище.
И вдруг! Вдруг, прямо на глазах у Хиромасы это запрокинутое лицо начало изменяться. Что-то начало вырисовываться на женском лице. Обнаженное тело женщины под взглядом Хиромасы начало увядать. И он вдруг понял, что же появляется на ее лице. Морщины. Выступы и впадины – они стали появляться не где-нибудь на лице или где-то на теле, а по всему женскому телу. И как только стало понятно, что это морщины, вдруг спина женщины невероятно вывернулась вперед. На обращенном к небу лице распахнулись глаза. Они горели синим огнем. Женщина обнажила зубы. Показались клыки. Со свистом из ее рта вырвался язык зеленого призрачного пламени.
Стоя в боевой стойке с занесенным над головой сжатым двумя руками мечом Хиромаса издал приглушенный возглас. На его глазах женщина превращалась в кривую старуху.
- Он выходит! – сказал Сэймей, не выпуская иглы изо рта.
Из паха. Между ног женщины подняла голову абсолютно черная блестящая змея. И эта черная змея, извиваясь, выползала из глубины женского тела.
- После того, как появится целиком! – предупредил Сэймей. Хиромасе было не до того, чтобы слушать Сэймея.
Глаза женщины были закрыты. Все ее тело стало телом старухи. Но покрывшие женщину морщины начали меняться. По мере того, как змея выползала, число морщин уменьшалось. Изменения начались с нижней части тела. Кожа на нижней половине тела постепенно становилась прежней, гладкой и чистой.
Из широко разведенных бедер сидящей в позе лотоса женщины выползала черная змея. Толщиной она была с руку Хиромасы. Длинная. Когда она появилась примерно на длину руки, это была всего лишь половина. Казалось, что не может быть такого, чтобы между гладких белых ног женщины могла поместиться настолько омерзительная вещь.
Хиромаса не мог пошевелиться с поднятым мечом.
- Сейчас! Вышло, Хиромаса! – сказал Сэймей. Змея, выползшая из паха женщины, заскользила по снегу.
- Да! – воскликнув, Хиромаса опустил меч на змею. Но разрубить не смог. Безумная сила отдачи вывернула меч из его рук. Хиромаса со стоном стиснул зубы. Собрав всю силу своего тела, сжал меч, собрал всю силу духа, какую только нашел в себе.
Кольцами извивалась змея.
Почти теряя сознание, Хиромаса с резким выдохом рубанул мечом. Почувствовал, что меч что-то разрезал. Змея распалась на две части. И как только она была разрублена, в ту же секунду змея исчезла. Женщина упала лицом вниз на снег, с которого только что исчезла змея.
- П-получилось, Сэймей! – сказал Хиромаса. На его лице мелкими капельками выступил пот.
- Да. – К этому моменту Сэймей уже стоял и сжимал в каждой руке по игле. Иглы, которые он только что вынул из тела женщины. Их он спрятал себе за пазуху. – Ты молодец, Хиромаса. – Он подошел на несколько шагов.
С протяжным вздохом Хиромаса отодрал собственную, словно бы приросшую, руку от рукояти меча. Рука была белой. Настолько сильно он сжимал меч.
- Условно говоря, ты убил демона. А это простой силой не сделать, – сказал Сэймей.
Женщина медленно поднялась. Морщины исчезли как сон. Снова было ее лицо, прекрасное и исполненное грусти. И из ее глаз исчезло то странное, синее, жуткое свечение.
- Все прошло, - сказал Сэймей женщине. Женщина начала молча облачаться в холодное монашеское одеяние, что сняла прежде.
- Благодарю Вас, – она тихо склонила голову, закончив облачение.
На женщину, на Сэймея, на Хиромасу падал снег.
- В следующий раз еще через 30 лет, - прошептал Сэймей. Женщина кивнула:
- Увижу ли я Вас тогда еще раз, господин Сэймей?
- Этого я не знаю. Это ведь будет через 30 лет, – ответил Сэймей.
Никто не двигался. Очень долго они стояли в темноте, словно бы прислушиваясь к звуку тихо падающего с неба снега. Наконец,
- Итак, с Вашего позволения… - тихо сказала женщина.
- Да, - коротко ответил Сэймей.
Женщина поклонилась и тихо ушла. Она не обернулась. И Сэймей ее не окликнул. Она просто ушла. Сначала на снегу оставались следы ее ног, но очень скоро их укрыл снег, и они тоже исчезли.

3

- Что это было, Сэймей? – спросил Хиромаса после того, как они вернулись в комнату на прежнее место.
- Человек, который перестал быть человеком, – ответил Сэймей.
- Что?!
- Цветы – цветы, потому что вянут. Не увядающий цветок – уже не цветок.
- Ты говоришь о том колокольчике?
- Пожалуй…
- Что ты имеешь в виду?
- Она тоже не увядающий цветок.
- Не увядающий цветок?
- Та женщина. Она нисколько не изменилась сейчас по сравнению с тем, какой я ее видел 30 лет назад.
- Что?!
- Та женщина, она не стареет. Она всегда такая, чуть старше двадцати.
- Правда?
- Да. И в этом году ей, пожалуй, исполнится триста лет.
- Быть не может!
- Триста лет назад она съела мясо русалки, которое получила от прожившей тысячу лет лисы. Она – Сирабикуни, монахиня с белого холма. Та женщина.
Хиромаса не нашел слов.
- Если съесть мясо русалки, то человек, съевший его, перестает стареть.
- Такое и я слыхал.
- Ну, вот это – она. – сказал Сэймей. – И еще, она – моя первая женщина…
Сэймей перевел взгляд из комнаты с распахнутыми настежь дверьми на заснеженный сад. Снег шел по-прежнему тихо.
- Она живет тем, что продает мужчинам свое тело.
- Что?
- И более того, людям низкого происхождения, тем, у кого нет денег. Каждый раз за случайную цену. Бывает, за хвостик сушеной рыбы. Бывает и вообще без платы. – Сэймей говорил словно бы сам с собою, не обращаясь к Хиромасе. – Она не стареет, но годы, которые не прибавляются к ее внешности, скапливаются в ее теле, и, наконец, превращаются в демона...
- Почему?
- Потому что в нее льется мужское семя. Пролитое мужчиной семя соединяется в ее теле с тем возрастом, который не ложится грузом на ее плечи.
- Но…
- Не стареть, не умирать – это значит, что нет необходимости производить на свет детей.
- …
- Та женщина не может рожать детей. А, принимая в течение тридцати лет семя мужчин, которое не обращается в детей, она накапливает семя в своем теле, и оно соединяется с ее годами, и превращается нечто, подобное тому демону Ката. Если оставить все как есть, то когда-нибудь и она сама превратится в демона…
- Хм…
- Вот поэтому, раз в тридцать лет из ее тела изгоняют демона.
- Так вот в чем было дело, Сэймей!
- Чтобы убить демона Ката простой меч не поможет. Непременно нужен меч, которым были убиты несколько человек.
- Поэтому этот меч?
- Да, – ответил Сэймей.
Снег тихо падал. На этот снег молча смотрели Сэймей и Хиромаса.
- Послушай, Сэймей! – сказал Хиромаса. – Человеку следует когда-нибудь умирать.
Его голос был очень серьезен. Сэймей не ответил. Он смотрел на снег. Некоторое время они слушали звук снега.
- Почему-то, не знаю почему, но мне стало так печально… - сказал Хиромаса.
- Ты – добрый человек, - коротко прошептал молчавший Сэймей.
- Добрый человек?
- Добрый, – короткий ответ.
- Хм.
- Хм.
Ни кому не кивая в знак согласия, а просто каждый себе под нос коротко шепнули двое. И больше ни о чем не говорили. И смотрели на снег.
Снежинки летели одна за другой, и все на земле укутывало белым небесным безмолвием.

к содержанию