Бес.
1

Минамото но Хиромаса пришел в дом Абэ но Сэймея в проулке Цутимикадо в начале месяца Минадзуки. Вечерело. Шел дождь. Мелкий холодный июньский дождичек, какой идет перед началом сезона муссонных «сливовых» дождей.
Когда Хиромаса вошел в распахнутые настежь ворота усадьбы, вокруг все пахло мокрой травой. Листья сакуры, листья сливы, стебли молочая, листья пальм, молодая зелень клена – все было мокро, все сверкало. Репейничек волосистый, молочай-солнцегляд, физалис, гибискус – полевые травы росли полянками тут и там, занимая собой весь сад. Казалось, что какую то горную лужайку взяли – и без изменений переместили сюда.
Сад выглядел так, словно растениям разрешили расти, как им вздумается, но если как следует приглядеться, то станет понятно, что много здесь лекарственных трав. И хотя Хиромасе самому может быть и не понятно, какой смысл в этих растениях, но, наверное, для Сэймея смысл в них все-таки был. Однако вполне может быть и так, что трава просто здесь выросла. Если вспомнить о том, что за человек Сэймей, то легко можно представить себе и то, и другое. Ну и что, все равно сад был хорош. На садовой дорожке трава аккуратно скошена, чтобы дожди и ночная роса не замочили края одежд тех, кто по ней пройдет, а в некоторых местах сама дорожка даже выложена камнями.
На травы, на камни лился мелкий, мельче иголок, мягкий, мягче шелка, бесшумный дождь. Почти что туман. Вся одежда Хиромасы пропиталась влагой и отяжелела. Он пришел без зонта или накидки, и без сопровождающих слуг. Он всегда уходит один, когда направляется в гости к Сэймею. Без повозки, без лошади, пешком.
Несколько секунд Хиромаса стоял в воротах, любуясь садом, а затем, когда собрался идти дальше, вдруг увидел людей. Кто-то приближался через сад. Двое. Один – буддийский монах, бритый и в сутане. Рядом – девушка. Она была одета в многослойное одеяние со шлейфом цвета нежно фиолетовых цветов глицинии. Монах и девушка молча прошли мимо Хиромасы, слегка ему поклонившись. Хиромаса торопливо поклонился в ответ. И почувствовал слабый аромат глицинии.
Мидзумуси!
Да, в прошлом году примерно в это время, когда бива по имени Гэндзё была похищена демоном и они ходили вместе с Сэймеем к воротам Расёмон, как раз в то время с ними вместе ходила девушка. И сейчас, может быть, это была она? Ведь Сэймей использует духа глицинии как своего сикигами.
Сикигами – так называют духов природы, демонов и злых духов, которыми управляют Онмёдзи.
Но ведь ту, прежнюю, девушку убил демоном? Или нет, может быть, если она – дух цветка, то возрождается в ту пору, когда цветам снова следует цвести? Может ли она появится в этом мире как новый сикигами?
Хиромаса, конечно же, не знал, как этого нового сикигами назвал Сэймей. Он проводил взглядом спины удалявшихся монаха и девушки, а затем обернулся обратно в сад и прямо перед собой обнаружил еще одну девушку. Это была та же самая девушка в одеяниях цвета глицинии, что только что ушла с монахом. Хиромаса вдруг захотел к ней обратиться, но она сама тихо и спокойно поклонилась ему и почти прошептала:
- Господин Хиромаса, добро пожаловать за мной. Господин Сэймей уже давно ожидают Вас.
Сикигами? Если да, тогда понятно, откуда она так внезапно появилась, и почему выглядит такой призрачной, словно цветок или травинка, намокшая от дождя.
Девушка, легко поклонившись Хиромасе, пошла вперед. Хиромаса последовал за ней в комнату, из которой был хорошо виден сад. Там уже было приготовлено сакэ и рыба на закуску: пузатый кувшин, наполненный сакэ до самого горлышка, и тарелка, на которой лежала слегка обжаренная на огне сушеная рыба.
- Ты пришел, Хиромаса?
- Давно не виделись, Сэймей. – И Хиромаса устроился, скрестив ноги, на круглой подушке напротив Сэймея. – Слушай, а я сейчас там с монахом столкнулся.
- Ах, этот.
- Я так давно не видел, чтобы люди к тебе приходили…
- Это монах.
- А откуда он?
- Из храма Кёогококуодзи. – Сэймей согнул ногу в колене и небрежно устроил локоть на колене.
Кёогококуодзи – другое название Тодзи, Восточного храма. Он был построен к востоку от ворот Расёмон на южной оконечности Большой дороги Феникса в 15 год эпохи Энряку (796 год) для охраны столицы, а затем этот храм отдали монаху Кукаю и он стал центральным храмом буддийской секты Сингон.
- Как-то странно, что буддийский монах в одиночку приходит к онмёдзи. И без слуг даже.
- Ты же тоже приходишь сюда всегда один, разве нет?
- Ну, да, но …
- А с каким делом ты сегодня пришел? Опять что-нибудь случилось? – Сэймей наполнил из кувшина стоявшую перед Хиромасой чашечку для сакэ, и себе тоже налил.
- Ну, в общем-то да, случиться кое- что случилось, но не со мной…- с этими словами Хиромаса поднял полную сакэ чашечку и без лишних церемоний отпил.
- Хорошо беседовать за чашечкой сакэ… - заметил Сэймей.
- А ты с давешним монахом сакэ не пил?
- Ну, он же монах. Да ладно, Хиромаса, у кого там что случилось?
- Тут вот какое дело, имя этого «кого»… - Хиромаса даже поежился, - вот, короче говоря, у меня есть просьба насчет этого случая, понимаешь, Сэймей.
- Просьба?
- Да, вот, понимаешь, это дело, в котором только ты можешь разобраться!
- Но я срочно, прямо сейчас, не смогу пойти разбираться!
- Почему?
- Да я пообещал монаху, его зовут Гэнкаку, что завтра наведаюсь к нему.
- Наведаешься?
- В Кёогококуодзи.
- Однако, Сэймей, и у меня тоже очень срочное дело! И даже, между прочим, есть длинный и интересный рассказ
- Какой такой интересный? – но на этот вопрос Сэймея Хиромаса не ответил, сложил руки на груди и уткнулся взглядом в пол. – Не расскажешь?
- Нет, нет, нет. Расскажу, чего там. Тебе следует знать. Но только это рассказ о господине Сугавара но Фумитоки.
- Неужели? О Фумитоки, почтенном внуке того самого великого Сугавара но Митидзанэ?
- Да!
- Это же он пять лет назад по приказу императора стал советником третьего ранга?
- Да, - кивнул Хиромаса. Действительно, Сугавара но Фумитоки был одним из интеллигентов того времени и пользовался большим доверием императора. Он был поэт и ученый, занимал последовательно посты летописца, советчика, старшего летописца, и наконец дошел до должности, соответствовавшей третьему придворному рангу.
- И что же с этим Сугаварой случилось? – подливая сам себе и небрежно прихлебывая саке, спросил Сэймей.
- Представь себе такую ситуацию, будто бы однажды господин Сугавара заинтересовался некой танцовщицей, и у них родился ребенок.
- Ну, такое дело – не хитрое! А этот Сугавара-то, оказывается, еще молодцом!
- Нет, Сэймей! Это дело двадцатилетней давности. Вот тогда это было дело не хитрое и молодое.
- Ну и?
- Ну и эта девица, бывшая танцовщица, ушла с ребенком в горы, далеко, за Камигамо, построила келью и живет там.
- Хм.
- Ну и, появляется!
- Кто?
- Чудище!
- Да ну!
- Если пройти мимо храма Камигамо-дзиндзя, и немного пройти дальше в лес, там будет ее келья. А на тропинке к этой келье появляется чудище. Вот как! Это ведь дело как раз для тебя, Сэймей.

2

Впервые чудище появилось ровно один месяц назад. Ночью. Двое слуг Сугавара но Фумитоки шли по вышеописанному маршруту. В этот вечер Сугавара но Фумитоки собирался прийти в хижину к бывшей танцовщице, но внезапно заболел и ему пришлось отменить свой визит. Он послал двух слуг письмом, в котором были извинения в стихах, обращенные к возлюбленной. Слуги шли сначала по густому лесу из тысячелетних криптомерий, а затем дорога пошла по лесу смешанному, где росли и лиственные деревья. По дороге в смешанном лесу был невысокий холм, а на самой вершине этого холма, почти в том самом месте, где начинался спуск, был пень от огромного дерева хиноки - японского кипариса.
- И вот, когда двое слуг прошли это самое место, появилось оно! – Хиромаса потряс головой.
Была лунная ночь. Но дорога шла по лесу, так что один из слуг нес в руках факел. Слуги не были воинами, но у каждого из них на боку висел короткий меч. Когда справа от дороги показался силуэт пня, тот слуга, что шел впереди, вдруг остановился, да так резко, что шедший за ним второй слуга чуть было не врезался в его спину.
- Что случилось?
- Там – человек! – сказал шедший впереди мужчина с факелом. – Ребенок!
- Ребенок? – второй слуга прошел вперед и внимательно вгляделся в вечернюю мглу. Там действительно что-то белело. В том месте деревья как раз расступались немного, и лунный свет с небес падал на землю. В лучах луны стоял кто-то, словно соткавшись из лунного света. И если как следует приглядеться, можно было признать в этом ребенка. Но…
- Он же голый! – прошептал вышедший вперед второй слуга. С опаской двое приблизились к тому месту и действительно обнаружили голого ребенка. Правду сказать, он был не полностью голый, его бедра были обмотаны тряпицей. Но кроме этой тряпицы на ребенке не было совсем никакой одежды. И белели голые ноги. Лет ребенку можно было дать девять или десять. Он был головастый, а его губы даже в ночной темноте выглядели красными и на них играла легкая улыбка.
- Ой, ну тебе не страшно, Сэймей? Будь я там, я бы заорал и убежал без оглядки!
Над головой тихо шумела листва.
- Вам чего? Хотите здесь пройти? – спросил ребенок.
- Да, хотим здесь пройти.- Ответили мужчины.
- Нельзя! Я не пропущу! – сказал ребенок.
- Что?!- разом возмутились двое слуг. Они уже давно поняли, что это - не просто ребенок. Взявшись за мечи, они медленными шагами приблизились к существу на дороге, и вот, в тот самый момент, когда проходили сбоку от него, вдруг ребенок стал быстро увеличиваться в размерах. Мужчины не успели даже удивится, как ребенок вырос в высоту до 10 сяку и стал почти трехметрового роста. Когда они попытались убежать, ребенок поднял правую ногу и придавил обоих разом.
- Ай, ой! – оба мужчины едва могли дышать под тяжелой и сильной ногой.
– Больно!
- Помогите! – Так они кричали всю ночь, а очнувшись, обнаружили, что уже утро. Когда они пришли в себя, ребенка уже нигде не было, а у каждого из них на спине лежало по одной высохшей ветке.
- И вот с тех пор, каждый вечер, ну, то есть, если вечером в том месте проходит человек, обязательно в том самом месте появляется такое чудовище!
- Как забавно!
- А ты не забавляйся, Сэймей! До сегодняшнего дня уже столько человек пострадало!
С какой бы стороны люди не шли, каждый из них, оказавшись на том самом перевале, возле того самого пня, встречал там того самого ребенка, который спрашивал прохожего, хочет он пройти или нет. Если ответить «хочу пройти», то ребенок скажет «не пропущу», а тех, что попытается силой прорваться мимо него, придавливает к земле ногой. Если ответить «не хочу пройти», то ребенок скажет: «ну, тогда – иди!». И человек с опаской проходит мимо пня, идет дальше, и только почувствует облегчение, как видит перед собою снова тот же самый пень. Удивляясь тому, что произошло, человек пытается перейти через перевал, но снова оказывается у этого пня. И наконец, когда наступает утро, оказывается, что человек всю ночь ходил вокруг этого пня и никуда не ушел.
- И вот, четыре дня назад этот ребенок придавил ногой самого Сугавара но Фумитоки! И приговаривал при этом: «Ну что, больно быть придавленным? А быть вот так придавленным всю жизнь – во сто крат больнее! Во сто крат страшнее!» И голос у ребенка, говорят, был вовсе не детский.
Сэймей молчал, но было видно по лицу, что ему очень интересно.
Итак, бывшая танцовщица, обеспокоенная тем, что Сугавара но Фумитоки не пришел к ней, рано утром следующего дня пошла по той тропинке ему на встречу, и обнаружила самого Сугавара но Фумитоки и двух его слуг на перевале. Они стонали, а на спинах у каждого из троих лежала маленькая веточка.
- Ну, как, Сэймей?
- Что «ну, как»?
- Может, ты что-нибудь с этим сделаешь? Мне хочется с этой проблемой разобраться поскорее, пока она не стала широко известна.
- Ты сказал «хиноки»?
- Про что?
- Ну, про пень.
- Да.
- Когда было спилено дерево?
- Да вроде говорили, что года четыре назад. Это было великолепное дерево, старый, тысячелетний кипарис.
- Почему его срубили?
- Пять лет назад в него ударила молния, вершина сгорела, а дерево стало гнить, как мне рассказывали. И решили, что если верхушка упадет, то это может быть опасно для людей, вот и спилили четыре года назад.
- Хмммм…
- Слушай, ну соглашайся! Мне, бывало, Сугавара но Фумитоки очень любезно разъяснял каллиграфические свитки и растолковывал китайские стихи. И теперь он не сможет по ночам к своей женщине ездить…
- А нельзя попросить каких-нибудь монахов с горы Хиэй, или еще кого?
- Да среди этих монахов с горы Хиэй так много сплетников. Если к ним обратиться, то оглянуться не успеешь, как всем станет известно, что господин Сугавара до утра стонал, придавленный всего лишь веточкой.
- А я тоже сплетник!
- Нет, Сэймей! Я тебя очень хорошо знаю. Ты такой, ты, если я тебя попрошу не говорить, никогда никому не скажешь…
На лице Сэймея появилась грустная усмешка, он наполнил свою опустевшую чашечку сакэ, осушил одним глотком и сказал:
- Ладно. Тогда пойдем, Хиромаса! – И поставил чашечку.
- Куда?
- В Камигамо.
- Когда?
- Сегодня ночью.
- Сегодня ночью?
- Если идти, то только сегодня ночью. Завтра должен отправиться в храм Кёогококуодзи. Да и потом, может быть благодаря сегодняшней ночи мое дело в том храме само пройдет.
- Ну, это хорошо.
- Идем!
- Идем!
Так они и сделали.

3

Дождь перестал. Ему на смену пришел туман. Мельчайшие капельки воды заполняли собой все вокруг. Сэймей и Хиромаса шли по влажной траве, вслушиваясь в доносившийся с левой стороны плеск и шум реки Камогава. Скоро им предстоит оставить реку с ее звуками и начать взбираться в гору по дороге к храму Камигамо-дзиндзя. Точное название храма – Камовакэ Икадзути дзиндзя. Бог, которого почитают в этом синтоистском храме – зовется Вкаэикадзути-син, бог грома, природное божество, поэтому в храме он сущностно не присутствует.
Хиромаса держал в руках факел, Сэймей шагал по росе с таким лицом, словно бы он пьян и счастлив. Туман низко стелился над землей, а небо было чистым, и над головами путников висела луна, источая синий таинственный свет. В этом чудесном сиянии двое шли вперед.
- Слушай, Сэймей, а тебе не страшно? – нарушил молчание Хиромаса.
- Страшно.
- Ты таким тоном говоришь, будто тебе вовсе и не страшно.
- Хммм…
- А мне – страшно. – И Хиромаса сильнее ссутулился, словно от собственных слов ему стало еще страшнее. – Я ведь на самом то деле –трус, Сэймей. – Хиромаса звучно сглотнул скопившуюся во рту слюну.
Дорога незаметно свернула от реки Камогава и начала подниматься в гору, к храму Камигамо.
- Я – трус. Но какая-то часть меня не позволяет мне быть трусом. Эта часть всегда гонит меня к опасности, именно туда, где опаснее всего. Мне так кажется. Я не могу словами как следует объяснить, но, по-моему, эта часть меня состоит в том, что я - воин. – Вот так образно выразился Хиромаса.
В начале рассказа мы уже говорили, что Хиромаса – воин. Воин из воинов, и кровь воина в его жилах течет незамутненной от его предков. Отец Хиромасы – его императорское высочество принц Ёсиакира-синъо, первый из сыновей императора Дайго.
- Кстати, Сэймей! Я кое о чем хочу тебя спросить!
- Чего тебе?
- Да ты просто днем странную вещь сказал…
- Странную?
- Ты сказал: «Может быть сегодня ночью сделаю оба дела».
- Да, сказал.
- Что это означает? Разве связаны между собой это наше дело и то дело, что ждет тебя завтра в храме Кёогококуодзи.
- Наверное, связаны.
- И как же они связаны?
- Об этом я расскажу тебе по дороге.
- Да уж, пожалуйста.
- Сегодня у меня в доме был монах, с которым ты встретился.
- Ага.
- Вот, этого монаха зовут Гэнкаку. Я тебе уже говорил, он живет в храме Кёогококуодзи. – Сэймей начал свой рассказ. А дорога уже шла под сводами рощи тысячелетних криптомерий.

4

По словам Гэнкаку, он начал вырезать скульптуры четырех Небесных королей – локапал два года назад. Всего четыре фигуры. Это почитаемые божества, каждый из которых охраняет одну из сторон небесного свода: север, запад, юг и восток. На юге – Дзотётэн, Вирудхака. На востоке – Дзикокутэн, Дхиртараштра. На западе – Комокутэн, Вирупакша. На севере – Тамонтэн, Вайшравана. Статуи вырезал из ствола старого дерева хиноки, японского кипариса, распиленного на четыре части. В храм Кёогококуодзи попал ствол огромного тысячелетнего кипариса. Кипарис после того как срубили, два года сушили, укрыв от солнечных лучей, а затем доставили очень вовремя к Гэнкаку, собиравшемуся начать свою работу. Монах начал свою работу со статуи локапалы юга, Дзотётэна. На эту статую ушло пол года. Следующий – Небесный король востока, Дзикокутэн. Затем – локапала севера, Тамонтэн. На каждую статую ушло по пол года, и в самом конце пришла очередь Небесного короля запада, Комокутэна.
Месяц назад Гэнкаку закончил первую часть – беса. Затем он приступил к самой фигуре Комокутэна. И вот, когда статуя локапалы была почти закончена, начались странности. Дело в том, что каждый из четырех Небесных королей своей ногой попирает по одному бесу. И тот бес, которого должен был попирать локапала Запада, за несколько дней до полного завершения статуи – исчез.
- Исчез? – переспросил монаха Сэймей.
- Да, исчез.
Деревянная статуя от подставки до фигуры беса и вплоть до фигуры самого божества вырезается из ствола одного дерева. В статуе Комокутэна спина беса соединяется со ступней и ногой локапалы, попирающей эту самую спину. И вот – бес исчез. И следов того, что его кто-то вырезал долотом – нет. До полудня того дня, когда исчезновение обнаружилось, бес был на месте, где ему и положено, под ногой локапалы. Гэнкаку это точно знал.
А ночью, встав по малой нужде, Гэнкаку вдруг нестерпимо захотелось посмотреть на статую Комокутэна. Ведь двух летний труд его подходил к завершению, как никак. Справив нужду, монах взял лучину и зашел в мастерскую. И там он обнаружил, что беса – нет.
Но на следующее утро бес был, вот он, на месте, под ногой локапалы. Решив, что увиденное вчера ночью – сон, Гэнкаку продолжил работу как обычно. Вечером он работу закончил, но вчерашнее происшествие не давало монаху покоя. Гэнкаку прошептал себе под нос:
- Ладно, закончу статую сегодня ночью. – статуя Комокутэна уже была почти готова, завтра, а если немного поднажать и поработать сегодня ночью, то работу можно закончить за ночь.
Так Гэнкаку и решил. Поужинав, он подготовил лучин для освещения и пришел в мастерскую.
- И снова беса не было! Исчез.
И на этот раз на следующее утро, и через день, и через два – бес не вернулся. Тогда на четвертый день Гэнкаку не выдержал и пробрался к Сэймею. Тайком от настоятеля своего храма Кёогококуодзи. Ведь если рассказать о происшествии остальным монахам, то у самого Гэнкаку могут отнять монашеское звание – так объяснил Гэнкаку Сэймею.
- Это потому, что, по всей вероятности, я, именно я виноват в исчезновении беса...
- Да?
- Господин Сэймей, известно ли вам как поклоняются внутреннему кругу мандалы? – Поклонение внутреннему кругу мандалы, символизирующему не человеческое измерение вселенной, как внешний круг, а измерение божеств, бодхисатв или Будд, включает в себя практику поклонения не только Буддам и бодхисатвам, но и в случае необходимости – поклонение другим небесным божествам, сущностно присутствующим в мандале.
- Просветленных сущностей чрезвычайно много, и в зависимости от школы и от мастера существуют различные способы поклоняться мандале. Всех их я не знаю, но некоторые мне известны.
Иначе говоря, есть способ почитать локапалу, Небесного короля, как сущность, обладающую просветленной активностью наравне с Буддой.
- Когда мы начинаем вырезать статую, то, кем бы эта статуя не была, вся душа твоя должна быть полна этой статуей. И пока ты работаешь, эта статуя становится твоим Буддой. Моим, буддийского монаха, Буддой.
Итак, Гэнкаку, приступая к работе над новой статуей, обязательно совершал водное очищение от скверны, а затем начинал работу, но только после того, как вознесет молитву Небесному королю способом поклонения мандале.
И вот тут собака зарыта:
- Начиная работу над статуей Комокутэна, я поленился провести моление…

5

- Но, раз так, Сэймей, ты то … - от возбуждения Хиромаса стал запинаться.
- Да, вот так вот…
- Но это же! Быть не может!
- Тысячелетнее дерево хиноки. Его дух – это тебе не просто так. Плюс – выдающийся резчик – монах душу вложив вырезал образ беса. Да к тому же вырезал беса раньше, чем самого локапалу, попирающего его. Как бы там ни было, мы уже скоро все узнаем. Мы ведь уже где-то близко к нужному перевалу.
Действительно, они уже шли по смешанному лесу, где росли самые разные породы деревьев. Трава склонялась отовсюду и шаровары Сэймея, и штаны Хиромасы намокли от росы.
Над головой шумела листва. А выше крон деревьев светила луна, подернутая тонкой волшебной дымкой.
- О! Вот оно? – Сэймей остановился. Хиромаса остановился рядом с Сэймеем и посмотрел вперед. В лившемся с небес призрачном свете подернутой дымкой луны стояло нечто белое.
- Идем! – и Сэймей беспечно двинулся вперед. Сглотнув слюну, Хиромаса решительно последовал за ним. Когда Сэймей подошел к нужному месту, там обнаружился сруб гигантского хиноки – кипариса, а рядом с ним стоял голый ребенок. Увидев Сэймея и Хиромасу, ребенок засмеялся, растягивая в стороны красные губы. Между губами виднелись зубы.
- Хочешь пройти? – звонко спросил ребенок.
- Ну, что же мне сделать… - сказал Сэймей спокойно.
- Ты хочешь пройти? Или не хочешь? – еще раз спросил ребенок.
- Ну… - протянул Сэймей.
- Так как же? – вдруг волосы у ребенка на голове поднялись дыбом, а глаза увеличились во много раз. И только губы по-прежнему оставались красными.
- А ты как сам думаешь? Ты хочешь нас пропустить? Или не хочешь пропускать?
- Что? – Вокруг рта у ребенка появились морщины, он стал выглядеть совсем взросло.
- Давай сделаем так, как ты скажешь.
- Нет! Я не собираюсь делать так, как я скажу!
- А, сделаем так, как ты скажешь?
- Не сделаем!
- Ты же говоришь, что сделаем?
- Нет! – рот ребенка с треском лопнул и из пасти показался гигантский язык и клыки.
- Так-так, что это с тобой?
- Ты что, пришел сюда надо мной издеваться?! – ребенок уже не выглядел ребенком. Хотя он по прежнему был маленький, но выглядел как демон, и когда он говорил, изо рта его вырывалось синее пламя. Бес отошел от огромного пня и попытался напасть на Сэймея.
- Сэймей! – Хиромаса отбросил горящий факел и выхватил меч из ножен на поясе. И тут! Сэймей протянул в сторону беса, собирающегося напасть на него, указательный и средний пальцы правой руки и, рассекая пальцами пространство, произнес – пропел заклинание:
- ОН ТЭ ХА ХА ЯКУСЯ БАНДА ХА ХА ХА СОВАКА… Приказываю тебе отправляться на небо Якуся. Подчинись! Подчинись! Ха, ха, ха! Глупый бес.
И тут бес замер.
- Что? Что это? Что ты?
- Это сутра «Косин». – Сэймей еще не договорил, а тело беса задергалось, сложилось и покатилось по траве.
Хиромаса подошел к нему с мечем в вытянутой руке, и обнаружил на траве деревянную скульптуру беса. Его тело выгибалось так, словно на него кто-то наступал ногой.
- Мда, по сути этот бес происходит от этого самого пня. И если бы он от этого пня не оторвался, я бы ничего с ним не смог сделать…
- Короче, это та статуя беса – фрагмент Комокутэна, которого вырезал Гэнкаку?
- Так оно и есть.
- А твое заклятие?
- Истинное слово Ямато.
- Истинное слово Ямато?
- Все заклятия в основном созданы в Индии. Но это – создано в стране Ямато. А монахи секты Сингон, когда вырезают четырех Небесных королей, поют китайские сутры.
- Так вот в чем дело.
- Да, дело в этом. – Сказав так, Сэймей вдруг перевел глаза на пень, хмыкнул, подошел и прикоснулся к древесной коре на краю пня.
- Что случилось?
- Хиромаса! А ведь оно здесь еще живое!
- Живое?
- Угу. Другие части уже полностью сгнили и мертвы, а вот эта часть, только она, она еще жива. Слабенько, едва-едва жива. Похоже, здесь очень сильные корни. – и Сэймей снова приложил руку к этому месту. С его губ эхом прозвучало короткое заклятие.
Долго, так долго, что закутанная в дымку луна заметно переместилась по небу, Сэймей держал руку на пне и напевал заклинания – сю. Наконец заклинание оборвалось. Сэймей медленно отнял руку от пня. И Хиромаса не сдержал возгласа: там, на кромке пня, в том месте, где Сэймей касался рукой, к небу поднял голову крошечный, едва заметный глазу зеленый росток.
- Когда-нибудь, через тысячу лет, на этом самом месте снова будет огромное дерево хиноки. – прошептал Сэймей и поднял глаза к небу. Скрывавшая луну дымка в этот момент разорвалась и на Сэймея пролился с неба чистый синий лунный свет.

к содержанию