| Онмёдзи индекс | книга 3, рассказ 3 | Гостевая книга |
|
Юмэмакура Баку Онмёдзи
Книга 3. Рассказ 4. Бог заблудившихся в пути. 1 Сакура в полном цвету. Цветов раскрылось столько, что от их тяжести ветки гнулись вниз. И ветра нет. Такое безветрие, что на цветущих деревьях не шелохнется ни один лепесток. А с синего неба льется на сакуру солнечный свет. Усадьба Абэ-но Сэймея. Сидя на открытой веранде, Хиромаса вместе с Сэймеем любуются сакурой, цветущей в саду. Перед ними кувшин с сакэ и чашечки, каждому по одной. Чашечки из черного жадеита на ножке, выполненные в технике «чашечка ночного света». Виноградное вино В чашке из ночного света Возжелаешь пить его Берись за лютню и садись на коня. - так воспевал эти привезенные из Китая чашечки поэт Оукан, живший в Ляньчжоу в начале 8 века. Любуясь сакурой, они пригубливали сакэ, а потом ставили чашечки, и снова любовались сакурой. Так они сидели, как вдруг, внезапно, облетел лепесток сакуры. Один единственный лепесток. Как будто бы солнечные лучи наполнили лепесток светом, и он, не выдержав этой тяжести, сорвался вниз. - Сэймей! – Хиромаса сказал очень тихо, как будто боялся, что от его дыхания облетят остальные лепестки с цветов сакуры. - Что? – спросил Сэймей совершенно обычным голосом. - Я сейчас видел поразительную вещь! - И что ты видел? - Я видел, как в полном безветрии упал один лепесток сакуры. - Хм. - А ты, что, не видел? - Видел. - И что, ты ничего не почувствовал, увидев это? - Ты о чем? - Ну, вот получается, Сэймей! Смотри, сколько там цветет цветов на этой сакуре! - Так. - И вот, среди этих цветков, которым несть числа, сколько бы ты не пытался их сосчитать, из всех них – один, несмотря на то, что нет ветра, один единственный лепесток – упал. - Так. - И я это видел! Чрез несколько дней с этой сакуры один за другим начнут опадать лепестки. И никто уже не разберет, с какого цветка какой опал лепесток. А может быть тот цветок, который сейчас уронил единственный лепесток, это - самый первый цветок из зацветших на этом дереве этой весной? - Хм. - Как бы там ни было, я видел, как падал этот лепесток! Это ли не поразительно! – Хиромаса даже повысил голос до громкого шепота. - И что? – а голос Сэймея как всегда, самый обычный. - Ты тоже сейчас это видел, и неужели ты ни о чем не подумал? - Ну, думать-то я думал… - Подумал, значит! - Да. - А о чем? - Например, как бы это сказать… Я подумал, что опавший с сакуры лепесток наложил заклятие, «сю» на тебя, Хиромаса… Хиромаса сразу вроде не понял, что ему сказал Сэймей, и даже переспросил: - Что ты говоришь? Какое отношение имеет падение лепестка сакуры к заклятиям «сю»? - Ну, имеет, а можно, наверное, сказать, что и не имеет… - Чего?! - В твоем случае, Хиромаса, пожалуй, такое отношение было. - Эй, подожди, Сэймей! Мне совершенно не понятно, о чем ты сейчас говоришь! Получается, что если в моем случае отношение было, то в чьем-то другом случае такого отношения не будет? - Так оно и есть. - Не понимаю! - Понимаешь, Хиромаса. - Что? - Падение лепестка с ветки – это всего лишь падение, не более. - Хм. - Но вот если это падение однажды увидит человек, то тут и появится «сю». - Опять «сю»? Когда ты начинаешь говорить про «сю», то у меня такое ощущение, что даже самый простой разговор становится запутанным! - Ну, послушай, Хиромаса! - Слушаю. - Например, есть «красота». - Красота? - Да, «красивое», «приятное» и тому подобные чувства. - И что? - Хиромаса, вот ты играешь на флейте, так? - Ага. - И когда ты слышишь, как кто-то другой играет на флейте, ты думаешь о звуках, что они – «красивы». - Ну, так. - Однако, бывает такое, что услышав один и тот же звук, кто-то подумает, что это красиво, а другой человек так может и не подумать. - Это же само собой разумеется! - И тут - то же самое, Хиромаса! - Что? - Короче! Один лишь звук флейты сам по себе не красив. Он просто есть, как есть камень или ветка дерева. А понятие «красота» рождается в сердце человека, который слышит своими ушами этот звук! - Хм… - Поэтому, хотя звук флейты это всего лишь звук флейты, в сердцах одних слушателей он заставляет родиться понятие «красота», а в других – не может заставить. - Хм. - Красота – это сю! - Ох… - Когда ты увидел тот падающий лепесток сакуры, ты подумал, что это красиво, твое сердце было затронуто, и тогда в твоем сердце родилось сю под названием «красота»! - Ну-у… - Вот в чем дело, Хиромаса! И «пустота, ничто», о котором говорится в учении Будды, это то же самое! - О чем ты? - Согласно учению Будды, в основе всего, что существует в этом мире, содержится пустота…. - То, что в Сутре Сердца говорится: «Форма это и есть пустота»? - Да. Некий предмет здесь находится, но он возникает только потому, что у смотрящего на него в сердце есть представление об этом предмете! Хиромаса помолчал. - Не достаточно того, чтобы сакура просто здесь цвела. Понятие красоты возникнет только тогда, когда это цветение увидит Хиромаса. Однако не достаточно того, чтобы просто здесь сидел Хиромаса. Должна быть сакура, должен быть здесь Хиромаса, и в тот момент, когда сердце Хиромасы будет тронуто цветением сакуры, только тогда и возникнет понятие «красота»! Другими словами, гм… В этом мире самые разные вещи существуют потому, что они трогают сердце с помощью «сю»… - закончил Сэймей. - Сэймей! Ты всегда, глядя на сакуру, думаешь такие запутанные вещи? – разочарованно сказал Хиромаса. - Не запутанные. - Сэймей! Будь проще! Если ты увидел упавший лепесток сакуры и подумал, что он – красивый, достаточно просто так и подумать: «Красиво». А если подумал, что он чудесный, то и думай просто так: «Чудесно». И этого хватит! - Вот как… Чудесно, значит? – пробормотал Сэймей, и сжал губы, задумавшись над чем-то. - Эй, Сэймей! Что с тобой? – окликнул Хиромаса внезапно замолчавшего Сэймея. Но тот не ответил. - Эй! – собрался было еще раз позвать его Хиромаса, но тут: - Вот как! – воскликнул Сэймей. - Что «вот как»? - Сакура. - Сакура? - Сакура это и есть сакура. Мы же только что об этом говорили! – Но от слов Сэймея Хиромаса только еще больше запутался. – Хиромаса, спасибо тебе! - За что мне спасибо-то? - Ты ведь мне рассказал про сакуру! Я тебе говорил, что сакура это всего лишь сакура, я говорил, а сам я этого не замечал! Хиромаса ничего не понял, но кивнул: - Вот как… - Дело в том, что со вчерашнего вечера одно дело занимало мои мысли. И я все сомневался, что же это такое, но теперь-то я, наконец-то, понял, что и как следует сделать! - Сэймей! Ты о чем? - Я тебе потом все объясню. Но прежде, позволь тебя кое о чем попросить? - О чем? - На третьем проспекте, к востоку живет монах по имени Титоку. Не мог бы ты к нему сходить? - Да это легко. А зачем мне идти к этом монаху Титоку? - Ну, он только зовется монахом, а на самом деле он – онмёдзи из провинции Харима. Три года назад он приехал оттуда, и теперь живет в Столице. Ты сейчас сходи к нему и спроси следующее. - Что? - Спроси: «Где сейчас обретается преподобный мэтр Согю?» - И? - Скорее всего, он тебе ответит, что не знает. А ты не отставай. Сейчас я напишу тебе записку, и если он откажется отвечать, что ты эту записку передай монаху Титоку, пусть он сразу же при тебе эту записку прочитает. - И что тогда будет? - Наверное, он сразу же тебе все расскажет. И ты тогда прямо сюда возвращайся, пожалуйста. А я до тех пор окончу все приготовления. - Приготовления? - Приготовления к нашей поездке. - Куда? - В то самое место, которое тебе объяснит монах Титоку. - Я толком не понимаю, Сэймей! - Потом поймешь. А сейчас послушай, Хиромаса, я забыл тебе сказать: ни за что не говори монаху Титоку, что это я тебя послал! - Почему? - Да он и так поймет, и без твоих слов, когда прочитает записку. Прошу тебя! Не называй моего имени, когда ты будешь говорить с монахом! Так и не поняв, что и почему, Хиромаса согласно кивнул головой, сказал: «Я все понял», и отправился на воловьей упряжке выполнять поручение. 2 Через некоторое время Хиромаса вернулся. - Как я удивился, Сэймей! Все вышло как ты и говорил! – сказал Хиромаса. Он снова уселся на открытой веранде, на то же место, что и прежде. А Сэймей там так и сидел, попивая сакэ. - Как там Титоку, здоров? - Здоров или нет, но вот когда я ему показал твою записку, он аж посинел! - Да уж, наверное. - До этого момента он все говорил, что не знает ничего о преподобном Согю, но тут стал тихим, смирным, и все подробно рассказал. - Адрес? - На западе Столицы. - Вот как. - Слушай, Сэймей! А что там было написано, в твоей записке? Титоку с испуганным видом все у меня выспрашивал, видел ли я, что там написано? А я сказал, что не читал, так тут он вроде успокоился, да давай снова спрашивать, точно ли я не видел, как будто ему плохо было бы, если бы я увидел! - Это потому что ты – сакура, Хиромаса! - Я – сакура? - Да. Ты просто был собой, Хиромаса, и именно поэтому в сердце того Титоку само собой возникло «сю» беспокойства. Чем честнее и прямее ты говорил, что записки не читал, тем больше пугался Титоку. - Именно так и было! - Так и должно было быть. - Слушай, Сэймей! А что же в конце-то концов было написано в той записке? - Имя! - Имя? - Настоящее имя монаха Титоку. - И что с того? - Понимаешь, Хиромаса, люди, которые занимаются такой работой, как у нас с Титоку, обязательно имеют настоящее имя и не настоящее имя, и тщательно разделяют время, когда ими пользоваться. - А почему? - Потому что, если кто-то узнает твое настоящее имя, и этот кто-то будет онмёдзи, то он легко может тебя заколдовать! - Так, и у тебя тогда тоже есть другое имя, кроме «Сэймей»? - Есть, конечно. - А какое имя? - но сказав так, Хиромаса сразу же затараторил, - Ой, нет, лучше не говори! Если ты не хочешь сказать, так и сам не скажешь, даже если я тебя спрошу, а я не хочу тебя заставлять лишний раз переживать из-за того, что ты мне чего-то не сказал… Ты, лучше, скажи мне тогда, у тебя что, раньше, с монахом Титоку какие-то дела были? - Ну, можно сказать, что и были… - А что было? - Чуть больше трех лет тому назад монах Титоку пришел меня испытать. Ну, а я тогда спрятал сикигами, служебных духов, которыми управлял Титоку. А когда он пришел и попросил меня вернуть сикигами, я их ему вернул. А он, тогда, своей рукой на табличке написал свое настоящее имя и отдал мне… Вот и все. - Но как же он такое важное имя и тебе… - начал было говорить Хиромаса. – Сэймей! Ты ведь наверняка что-то тогда такое сделал, чтобы преподобный Титоку написал тебе свое имя! - Может быть… - Если бы он по своей воле написал тебе свое имя, он бы так не пугался, когда я к нему пришел. - Да не все ли равно. - Не все равно. Еще одно, Сэймей! Ты меня послал по делам, а сам все время здесь сидел, пил саке и любовался сакурой? - Угу. - Я-то пошел, потому что ты сказал, что тебе нужно приготовления всякие делать! И что ты сделал? - Подожди, Хиромаса! Самому мне нельзя было туда идти! Поэтому я попросил тебя! - А почему тебе нельзя? - Если все так, как я думаю, то преподобный мэтр Согю – наставник монаха Титоку. И если бы Титоку сразу же рассказал мне, где тот находится, потому что спросил его я, Сэймей, то потом Титоку навлек бы на себя гнев наставника, так вот. - А почему бы стал гневаться. Этот мэтр Согю? Ты что, с этим почтенным Согю поссорился из-за чего-то? - Нет, до ссоры дело не дошло, но... Поэтому мне было необходимо, чтобы ты сходил спросить. - Но ведь, когда я показал письмо, Титоку же понял, что вопрос от тебя, от Сэймея! - И плохо было бы, если бы не понял! Он понял, и именно поэтому решил рассказать тебе то, что нужно. - В таком случае, все равно, как если бы ты сам пошел! - Не все равно. На записке нигде имя «Сэймей» не написано. Там написано только имя монаха Титоку, поэтому Титоку и перед самим собой, и перед своим наставником Согю сможет оправдаться, что Сэймею он ничего не говорил. Вот этот момент очень важен. - Хмм… - Как бы там ни было, мы теперь знаем, где находится мастер Согю, так что можем отправляться! - Но, но… - Хиромаса хотел было еще что-то сказать, но проглотил свои слова и кивнул. - Пойдем? - Угу. - Пошли. - Пошли. Так они и поступили. 3 Медленно тащилась вперед воловья упряжка. Огромный черный бык тащил на себе повозку, в которой сидели Сэймей и Хиромаса. Не было ни мальчика-грума, который вел бы быка, ни слуги, который шел бы, держась за ярмо. Просто бык сам по себе шел вперед. - Ну, Сэймей! Объясни мне, прошу, что происходит и почему? – внутри повозки Хиромаса обратился с вопросом к Сэймею. - Итак, что же, с чего начать рассказ? – Сэймей давно уже был готов к тому, что придется рассказывать. - Все, с самого-самого начала! - Что же, тогда придется, пожалуй, начать с истории господина Сугавара-но Корэмити. - Это еще кто? - Господин, живший на западной окраине Столицы. Он умер прошлой осенью. - И что? - Его супругу звали Фудзико, она еще жива… - Сэймей начал рассказывать. 4 Сугавара-но Корэмити родился в провинции Кавати-но куни. Молодым он приехал в Столицу, и так как обладал некоторыми способностями, устроился на службу ко двору. Он не учился у какого-либо мастера, но недурно играл на флейте. И у этого Корэмити была супруга Фудзико. Фудзико родилась в провинции Ямато-но куни, и вместе с отцом, который прибыл опять таки на службу ко двору, приехала из провинции в Столицу. Отец и Корэмити были шапочно знакомы, благодаря этому Корэмити повстречался с Фудзико, они стали обмениваться письмами и стихами, а в тот год, когда отец Фудзико скончался от эпидемии, стали мужем и женой. Жили они очень дружно. В лунные вечера Корэмити играл для Фудзико на флейте. Однако на третий год после их свадьбы Корэмити, так же, как ранее отец, скончался от эпидемии. - Это было осенью прошлого года. – Сказал Сэймей. Фудзико проводила все ночи в слезах. Как настанет ночь, так она вспомнит ласковые слова Корэмити, вспомнит силу его рук, обнимавших ее. Выйдет луна, так она вспомнит, как звучала флейта, на которой играл для нее Корэмити. И как подумает она, что больше никогда с Корэмити не встретиться, что никогда его руки больше ее не обнимут, что никогда больше она не услышит звуков его флейты…. Так снова слезы переполняют ее глаза, и воспоминания сжигают ее. И однажды решила она, что хочет встретиться с мужем, пусть даже и мертвым. - И с этим она пришла к монаху Титоку. Со слезами упала она в ноги Титоку: «Хочу непременно встретиться с мужем! Сделайте что-нибудь!» «Мне очень жаль, но …» - ответил ей Титоку, - «У меня нет таких умений, чтобы вернуть в этот мир мертвеца». «Что же, тогда может быть Вы знаете кого-нибудь, кому это под силу? Ах, если бы это было исполнимо… Я бы отдала любые деньги!» – так сказала Фудзико. Дескать, отец и муж ей оставили кое-что после себя. А если нужно, дескать, она бы и дом с усадьбой могла продать. «Хорошо», - кивнул Титоку. - Ну, вот, и Титоку откуда-то привел преподобного мастера Согю. - сказал Сэймей. - Понятно. – Кивнул Хиромаса. Мастеру Согю было немного за пятьдесят. Он сразу же забрал деньги и применил тайное искусство. «Только сразу твой муж не появится! Пройти должно дней пять, семь, а в некоторых случаях может и десять дней понадобиться. Потому как дорога из того мира в этот мир куда как длинна…» - сказал Согю, и ушел. «Придет ли он сегодня? Придет ли он завтра?» - так прождала Фудзико, и на десятый день… Это был прекрасный лунный вечер. До слуха Фудзико, без сна лежавшей на постели, откуда-то донесся звук флейты. Насторожившись, прислушалась она, и поняла, что это тот самый, любимый напев, что играл когда-то на флейте Корэмити. И этот звук флейты постепенно приближался. Обрадовавшись, Фудзико вскочила с постели и стала ждать, когда же флейта приблизится. И звук был все ближе и ближе. И вот, чем ближе становилась мелодия, тем больше в сердце Фудзико поднималось беспокойство, а не радость. «Ах, в каком же обличии он появится?» Может быть он стал демоном, и придет в демонском облике? А может быть он явится как бесплотное привидение, летящее по воздуху? А еще, что же ей самой делать, когда она встретится с мертвым Корэмити? Однако, пусть он и мертвец, ей хочется с ним увидеться. Страшно. Страшно, но хочется увидеть его. И вот, пока ее сердце таким образом разрывалось на две части, звук флейты замер перед домом. - Фудзико! Фудзи… - послышался тихий голос. – Открой мне… Ошибки быть не может: это голос ее любимого Корэмити! Осторожно она выглянула в щель между ставень, и увидела в свете луны стоящего Корэмити. Он был несколько бледен, но в целом совершенно не отличался от того, каким был при жизни, и это было очень радостно, и, в то же время, немного страшно. На штанах «хакама» у него были развязаны завязки, и видеть это было очень привычно, и в душе поднялась волна нежности, но подать голос, позвать его, она так и не смогла. Открыть ли дверь, или не открывать? И тут: - Горюет одолевший гору мертвых от того, Что не может он увидеться с любимой! Корэмити произнес стихотворение. Оно означало: «Я перешел через гору смерти, и вот сейчас стою у запертой двери, и грустен я от того, что не могу увидеть тебя, любимая…» Однако Фудзико дверь открыть не смогла. «Ты так сильно любишь меня, что твоя любовь превратилась в пламя, и каждую ночь это пламя сжигает мое тело!» - Фудзико присмотрелась сквозь щель в ставне, и правда увидела, что тут и там на теле Корэмити вспыхивают огоньки. – «Я понимаю, у тебя есть причины бояться. Ведь ты так любишь меня, что живешь этой любовью, и мне было так жаль тебя, что я специально нашел свободное время и пришел к тебе. Но если тебе так страшно, то сегодня ночью я уйду…» - сказав так, Корэмити снова заиграл на флейте и удалился. И так повторялось три ночи подряд, но… - Госпожа Фудзико так и не смогла открыть дверь! – сказал Сэймей. - Хм. Когда Фудзико поняла, что так будет повторяться каждую ночь, ей наконец стало страшно. И тогда она со слезами прибежала к монаху Титоку. Дескать, пусть я уже больше мужа своего не увижу, но сделайте что-нибудь, чтобы ЭТО больше не приходило. «Это называется искусством возвращения духа, и такому человеку, как я, с этим искусством справиться не под силу» - ответил ей Титоку. «Тогда нельзя ли снова обратиться с просьбой к господину Согю?» «Я не знаю, где сейчас Согю. А даже если бы и знал, вряд ли он бы согласился что-то делать. А если бы и согласился, это, наверняка, снова бы потребовало оплаты…» - вытолкал ее Титоку. - Ну вот, и со своими слезами она пришла ко мне, к Сэймею. - Вот как было дело… - Однако искусство возвращения духов не каждому подвластно. В Столице, кроме меня, этим искусством владеет еще двое, или один… - И ты знаешь, кто? - Ну, если говорить, знаю ли я, то - знаю. - И кто? – спросил Хиромаса, но Сэймей в этот миг выглянул из-за шторки повозки наружу: - Похоже, пришел! - прошептал он, и откинув шторку, стал смотреть наружу. – Точно, пришел! - Кто? - Проводник от мастера Согю! - Проводник? - Именно. Мастер Согю уже доподлинно знает, что мы сейчас направляемся к нему. - Откуда знает? - Ему рассказал монах Титоку. - Монах Титоку сказал ему, что все разболтал Сэймею? - Нет, он сказал только то, что произошло. А моего имени он скорее всего не называл. Но такой мастер, как Согю, и сам бы, наверняка, догадался, что все происходящее идет от Абэ-но Сэймея. И то, что он прислал нам провожатого, свидетельствует о том, что он действительно все понял. – С этими словами Сэймей еще выше поднял шторку и показал. Хиромаса выглянул за шторку, и увидел, что в небе над ними летает мышь, и пристально смотрит на повозку с быком. У этой мыши были крылья, она шумно взмахивала ими. Только это были крылья не как у птиц. Крылья летучей мыши. Однако, это была не летучая мышь. Несомненно, это была простая амбарная мышь. Крылатая амбарная мышь мелко тряся крыльями полетела перед повозкой. 5 Повозка остановилась. Когда они вышли из повозки, оказалось, что они находятся на пустоши. Солнце уже склонялось к вершинам гор на западе, и его красный свет заливал весеннее поле косыми лучами. Перед воловьей упряжкой оказался заброшенный дом, залитый красным солнечным светом. Сбоку от заброшенного дома возвышалось огромное камфорное дерево. Перед хмыкающим Сэймеем, разглядывающим дом, парила, шумно взмахивая крыльями летучей мыши, та самая амбарная мышь. Сэймей протянул левую руку, и мышь спланировала ему на ладонь, уселась и сложила крылья. - Твоя работа на этом закончена, - с этими словами Сэймей сжал руку, а когда разжал ладонь, то мыши там уже не было. - Что это было? – спросил Хиромаса. - Сикигами, - сказал Сэймей и пошел в сторону заброшенного дома. - Что ты собираешься делать, Сэймей? - Пойду, поздороваюсь. С мастером Согю. Хиромаса пошел следом за Сэймеем. - И все же, какое противное имя, а. Со-гю. Мышь и бык. Первый и второй символ календарного цикла просто соединили, без всякого смысла… - с этими словами они вошли в заброшенный дом. Внутри была одно темное помещение. Половина его была с земляным полом, здесь был очаг. А дальняя от двери половина комнаты была с дощатым полом. Из окна внутрь падали красные лучи закатного солнца, и казалось, что на противоположенной от окна стене висит красная ткань в форме окна. Солнце пробивалось и сквозь щели в стенах, несколько лучей, как красные ниточки, тянулись вглубь дома. Слегка пахло кровью. На досках пола лежал мужчина в облачении буддийского монаха. Правым локтем он упирался между досками, и положив голову на ладонь правой руки он лежал, всем телом оборотившись в сторону Сэймея и Хиромасы. Волосы были длинные и растрепанные, а лицо заросло неопрятной щетиной. Перед мужчиной стоял кувшин, в котором, по всей видимости, было налито сакэ, и стояла выщербленная чашка. Запах сакэ тоже наполнял комнату. - Пришел, что ли, Сэймей? – не вставая с пола спросил мужчина. Если говорить о возрасте, то ему можно было дать сильно за пятьдесят. - Как давно мы не виделись, не правда ли, почтенный Доман. – Сэймей проговорил приветствие, сохраняя едва заметную улыбку на алых губах. - Что? Сэймей! Как ты сейчас сказал? – воскликнул Хиромаса. - Хиромаса, здесь перед тобой почтенный Согю, Асия Доман. – сказал Сэймей. - Как же так… Это был онмёдзи, хорошо известный в Столице, так же, как и Сэймей. В провинции Харима-но куни существовала группа онмёдзи, отличная от ветвей Камо и Абэ, а Асия Доман был самым известным онмёдзи из выходцев из провинции Харима. И вообще, провинция Харима с давних пор славилась онмёдзи и даосами, которые там рождались. - Ну, как, Сэймей? Не выпьешь ли сакэ? - с усмешкой спросил Доман. - Твое сакэ мне не по вкусу. – с этими словами Сэймей чиркнул взглядом по потолку. С потолка свисали две нитки, на концах которых были подвешены вниз головами мышь амбарная и мышь летучая. Из их пастей тяжелыми каплями капала кровь, и попадала в кувшин для саке и в чашку с отколотым краем, и капала так видимо уже довольно давно. - Сэймей! Там! Это! - Хиромаса, ты ведь тоже видел? Ну, мышь, недавно летавшую по воздуху. Ее, сикигами, духа-помощника, здесь вот таким образом создал господин Доман. Доман повернулся к говорившему с Хиромасой Сэймею и спросил: - Ты зачем пришел, Сэймей? - Вы грешное дело сотворить изволили, не правда ли? - Ты про то, что я использовал искусство возвращения духа к мужу той женщины? - Да, про это. - Так я сделал это просто потому, что меня попросили! - А если все оставить как есть, муж будет каждую ночь ходить к дому женщины, и сама женщина либо рано или поздно сойдет с ума, либо умрет. - Ну, так и будет. Наверное. - Не хорошо, когда встречаются мертвец и еще живой человек. - Ах, как ты сейчас красиво сказал, Сэймей! А ведь ты тоже использовал искусство возвращения духов, я в этом просто уверен! – Доман резко поднялся и сел на полу, скрестив ноги. - Господин Доман, Вы совершили такое деяние ради денег? – спросил Хиромаса, подойдя и встав рядом с Сэймеем. - Ты что, правда считаешь, что я сделал то, что сделал, ради денег? – сухим каркающим смехом рассмеялся Доман. – Эй, Сэймей, объясни этому человеку! Скажи ему, что онмёдзи, если они достигают такого уровня как мы, ты и я, деньги, тем более такие суммы, как мне заплатили в этот раз, безразличны. Такой мелочи, как Титоку, еще ладно, а нами деньги не движут. - Что? - Нами движет сю. - Сю?! - Мы движемся из-за сю. - Это… Это значит… - Хиромаса попытался сформулировать, и наконец выразился, - Значит человеческое сердце? - Ух ты! А ты что-ли немного разбираешься в сю? Именно! Мы движемся благодаря человеческому сердцу. Понимаешь, искусство возвращения души таково, что если кто-то этого не будет сильно желать, то мы ничего не сможем сделать. Та женщина сама этого желает, и поэтому мужчина приходит к ее дому. Кто это остановит? Выслушав эти слова, Хиромаса подавил рвущийся из груди звук, и словно прося о помощи, посмотрел на Сэймея. - То, что сказал почтенный Доман, - правда. - Сэймей! Оставь все, что имеет отношение к человеческому миру, в стороне. Мы с тобой к человеческому миру относимся как к развлечению на пирушке. Ну, Сэймей? Разве у тебя не так? – и снова Доман рассмеялся каркающим смехом. – Бывает, развлекаясь на пиру, пытаются угадать что находится в коробке. И угадывают. Или не угадывают. И как весело провести время, отведенное до смерти, примерно такого же рода развлечение. Хотя… Мне в последнее время кажется, что даже это стало мне безразлично. Интересно, не интересно, все едино – проживешь одно и то же время до самой смерти. Сэймей, ты ведь гораздо лучше меня понимаешь это… Красный свет от солнечных лучей, падавших на стену, медленно тускнел. - Почтенный Доман, обычно крайне опасно развеивать заклинание возвращения души, наложенное другим человеком. Если пропустишь что-либо, то и женщина может умереть. - Оставь, Сэймей. Это же так интересно: наблюдать, как женщина сходит с ума. - Кстати, а мне в последнее время чуть-чуть стало интересно наблюдать, как осыпаются цветы. - Ну и смотри, как она осыплется, тогда. - Но ведь прелесть развлечения только тогда, когда цветок облетает по воле природы, а тут почтенный Доман уже руку приложил… - Ты что, говоришь, что пойдешь останавливать облетающий цветок? - рассмеялся Доман. - Нет. Я говорю, что позволю ему облететь в свой черед, когда назначено природой. - А ты научился говорить интересные вещи, а, Сэймей? – Доман смеялся, демонстрируя желтые зубы. – В таком случае, делай что хочешь. А я полюбуюсь, как ты развеешь заклинание, которое наложил я, Доман! - Итак, мне можно действовать свободно, так ли я понял? - Ага. А я в замен того, что ничего не буду тебе объяснять, ничего не стану делать. - Не забудьте этих своих слов. - Ага. – Когда Доман договаривал свой ответ, солнечное сияние уже потухло, и его лучей нигде не было. - Что же, позвольте на этом откланяться, ибо нам следует поспешить… - Сэймей коротко поклонился, - Идем, - он потянул за собой Хиромасу на улицу. - А этого достаточно, Сэймей? - Этот человек сказал мне в лицо об этом нашем деле, что ничего не будет делать. Этого достаточно… - Сэймей быстрыми шагами направился к повозке. Уже темнело, и на небе засияли первые звезды, а в наступающей вечерней темноте тихо разносился смех Домана: - Интересно! Давно мне не было так интересно, Сэймей! 6 Солнце уже давно зашло, когда они прибыли в дом женщины на западе Столицы. Освещаемые пламенем светильника, Сэймей и Хиромаса уселись напротив женщины. - Кстати, - спросил Сэймей у Фудзико, - передавали ли Вы какую либо вещь, принадлежавшую господину Корэмити, или часть его тела, мэтру Согю? - У меня были волосы покойного мужа, и я эти волосы… - Волосы? - Да. - А может быть мэтр Согю просил у Вас так же прядь Ваших собственных волос? - Да, он просил. - И, Вы ему отдали? - Да. - Так. А остались ли у Вас еще волосы покойного господина Корэмити? - Нет, больше ничего нет. Ведь я все отдала мэтру Согю. - Вот как… - А что, это плохо, да? - Нет, ничего плохого не произошло. Просто, мы попробуем воспользоваться другим способом, вот и все. А для этого необходимо, чтобы Вы встретились лицом к лицу с господином Корэмити. - Что это означает? - Это значит, что либо придется открыть дверь и пустить господина Корэмити в дом, либо Вам самой придется выйти к нему наружу. Вы сможете это сделать? - Да, смогу. – кивнула Фудзико, словно бы решив что-то про себя. - Тогда я и этот господин проведем необходимые приготовления. - Приготовления? - Могу я получить немного соли и несколько Ваших волосков. А, еще одно, могу ли я позаимствовать этот светильник? 7 Хиромаса нес светильник, а рядом с ним шагал Сэймей. Начали они с левой ноги, затем перенесли вперед правую, и левую приставили к правой. Остановлились. Затем вперед вынесли правую ногу, левой ногой оттолкнулись и приставили ее к правой. Следующий шаг они сделали с левой ноги, и так чередуя ноги, шли, не меняя ничего в походке. Такой «заячий шаг» - техника для изгнания злых духов и духов умерших. Во время движения следует тихо петь про себя заклинание. Тайдзан-фукун. Заклинание владыки царства мертвых. Что сделал Сэймей. Он сначала сжег полученные от Фудзико волосы в пламени. Получившийся пепел он рассыпал понемногу вокруг дома госпожи Фудзико. А сейчас он шел, словно бы скользя поверх этого рассыпанного пепла. Все вокруг было залито синим лунным светом. Наконец, Сэймей остановился. - Ну, вот. Теперь, если господин Корэмити войдет внутрь этого круга, мы сможем разорвать его связь с богом царства мертвых, Тайдзан-фукун. - Правда? - Просто Тайдзан-фукун одновременно является и моим богом, так что мы не можем действовать нагло и напористо, поэтому придется остановиться на этом. - Правда? – У Хиромасы на лице было такое выражение, как будто он не совсем понимает что к чему. - До часа быка, когда обычно приходит господин Корэмити, у нас еще есть время. Пока это время не наступит, мне можно задать вопросы, если они есть. Хиромаса? - Вопросы есть, и их много, Сэймей! - Про что? - Ты тут вел разговор про волосы, зачем они тебе были нужны? - Просто я подумал, что это был бы самый быстрый способ все взять в свои руки и разрешить наше дело. - Самый быстрый способ взять в руки? - Угу. В искусстве возвращения душ есть несколько способов. Ты же слышал: мэтр Согю попросил волосы. Так что мне подумалось, что, скорее всего, Доман применил такой способ возвращения душ, где используются волосы. Скорее всего, Доман сжег волосы госпожи Фудзико и господина Корэмити, а пепел использовал как вспомогательный элемент в колдовстве, вот! - В каком колдовстве? - Он развеял пепел от сожженных волос над могилой, в которой зарыт господин Корэмити, и один или два дня читал около могилы заклинание Тайдзан-фукун. Да и еще там всякие действия. Вобщем, если бы остались волосы обоих, можно было бы их мелко порезать, развеять над могилой, я бы вместо Домана обратился к богу мертвых, Тайдзан-фукун, с просьбой развеять заклятие возвращения душ. И в это время, если бы Доман хотел мне помешать, ему бы пришлось одновременно со мной молиться об обратном, чтобы заклятие возвращения душ не было снято. - Вот оно в чем дело… - Если бы мне противостоял кто-нибудь другой, не Доман, у меня бы все наверняка получилось, но в этом случае, так как Доман воспользовался искусством возвращения душ раньше меня, его сю было бы сильнее, наверное. - Так, а что мы сейчас делали? - Лепестки сакуры, Хиромаса. - Лепестки? - Ведь это ты мне рассказал о лепестках сакуры, Хиромаса! - Я толком не понимаю, о чем ты? - Я осознал, когда ты мне сказал. Я понял, что в крайнем случае будет достаточно просто показать лепестки сакуры такими, какие они есть… Доман ведь тоже говорил, помнишь? Безотносительно к искусству возвращения душ, сю это наше собственное сердце. Хиромаса молчал. - Сю в некотором смысле сильнее чем любая вещь в этом мире. Сильнее меня, сильнее тебя. У сю есть сила заставить действовать даже бога мертвых, Тайдзан-фукун! - Неа, не понимаю. - И ладно. Хиромаса, ты, мне кажется, на самом деле понимаешь сю гораздо глубже, чем я. - Не может быть! - Кстати, Хиромаса, а Хафутацу у тебя с собой? - Да, у меня за пазухой. - Господин Корэмити, скорее всего, снова придет, наигрывая себе на флейте. И когда он подойдет к границе круга, он, по какой-либо причине, может этот круг заметить и остановиться, не заходя в него. И вот если так произойдет, Хиромаса, я прошу тебя, можешь сыграть на Хафутацу? Хафутацу – это флейта, которую Хиромаса получил в дар от демона. По крайней мере, так про это рассказывают. - Понял. Сделаю все. 8 В свете светильника Сэймей и Хиромаса сидели перед Фудзико и ждали. Дверь иногда поскрипывала, словно от порывов легкого ветерка. - Все ли в порядке? – тихим голосом спросила Фудзико. Ее голос, казалось, немного охрип, наверное, от волнения во рту пересохло. - Если Вы будете сильны духом, то все остальное мы с Хиромасой сделаем. – Сэймей ответил на редкость ласковым голосом. Снова наступила тишина, все трое слушали звук ветра. И вдруг! - Он пришел, Сэймей… - тихо прошептал Хиромаса. Через некоторое время откуда-то, не понятно с какой стороны, донесся звук флейты. Вначале тихий. Однако звук постепенно нарастал, приближаясь. - Итак… - Сэймей кивнул, и Фудзико встала. Она взялась за руку Сэймея, и вместе с ним подошла к ставням. Хиромаса пошел за ними. Пока они втроем ждали у ставней, звук флейты становился все громче. Хиромаса давно держал в руках Хафутацу, и тихо настраивал дыхание. Звук все ближе. Сэймей аккуратно приподнял створку ставня, и выглянул в щель. Залитый лунным светом двор был хорошо виден. Во дворе имелась невысокая ограда, а за оградой виднелся чей-то силуэт. Мужчина. Одетый в суйкан, на голове высокая шапка эбоси. Этот мужчина приближался, играя на флейте. Прямо за невысокой оградой мужчина вдруг замедлил шаги. - Хиромаса! Услышав обращение Сэймея, Хиромаса поднес к губам Хафутацу и тихо начал играть. Неописуемые ноты, которые изливала Хафутацу, прижатая к губам Хиромасы, легко наполнили ночной воздух. Звук был чистый, казалось, что он делает прозрачными не только душу, но и тело. И как только звук флейты Хиромасы достиг его, мужчина снова шагнул, переступил через ограду и подошел к дому. И мужчина, и Хиромаса играли как одно целое. Хиромаса подстраивался к мужчине, мужчина подстраивался к Хиромасе. Наконец, гармоничные звуки двух флейт растворились в весеннем воздухе и замолкли. - Фудзико, о, Фудзико… - послышался голос снаружи дома. Голос был тонкий, слабый, он вползал сквозь щели двери словно паутинка. – Открой мне… Сэймей утвердительно посмотрел на Фудзико, и она трясущимися руками открыла дверь. И в тот же миг, сливаясь с запахами весенних лугов, все вокруг заполнил густой запах земли. - Наконец-то ты мне открыла… - сказал Корэмити. Его дыхание было смрадным запахом гниения, таким сильным, что хотелось отвернуться. Лицо было иссиня бледным. Суйкан, в который Корэмити был одет, дымился в разных местах. В лунном свете, льющемся с неба, тело его блестело синим, словно мокрое. Корэмити не обращал внимания на стоящих рядом с Фудзико Сэймея и Хиромасу, словно бы их там не было. - Ну, что же, если твое сердце так страдает, я буду рядом с тобой. – ласковым голосом сказал Корэмити. Глаза Фудзико наполнились слезами. - Я не смогу… - тихим прерывающимся голосом сказала Фудзико. – Достаточно. Хватит. Дорогой, прости меня за то, что я звала тебя… Дорогой, ты можешь быть спокоен теперь… - плача говорила она. - Я больше тебе не нужен? – печально спросил Корэмити. Фудзико замотала головой в стороны, словно говоря: «Нет! Нет! Нужен!», но потом она кивнула согласно и сказала так: - Пожалуйста, дорогой, уходи к себе… Казалось, что Корэмити сейчас заплачет. Он посмотрел на Фудзико, потом, словно прося о помощи, взглянул на Сэймея, взглянул на Хиромасу. Когда его взгляд остановился на флейте в руках Хиромасы, он спросил: - Это были Вы? У Хиромасы голос застрял в горле, и он просто кивнул. - Прекрасная флейта… - после этих слов лицо Корэмити начало медленно разрушаться. Изменился цвет кожи, она растаяла, вытекли глазные яблоки, показались белые кости черепа и зубы. Словно бы в последнем крике, рот Корэмити открылся, но звуков он не произнес. Прямо на том же месте Корэмити развалился. В лунном свете остался лежать человеческий труп, изгнивший так, словно он пролежал в земле пол года. Кости того, что когда-то было рукой, крепко сжимали флейту. Это лежал лепесток сакуры, с которого сняли заклятие сю. Женщина начала тихо тихо всхлипывать, затем всхлипы перешли в тихие, изо всех сил сдерживаемые рыдания. |
